Перевод с английского Константина Бальмонта

Немного пользы в том, что, царь досужий,
У очага, среди бесплодных скал,
Я раздаю, близ вянущей супруги,
Неполные законы этим диким,
Что копят, спят, едят, меня не зная.
Мне отдых от скитаний, нет, не отдых,
Я жизнь мою хочу испить до дна.
Я наслаждался, я страдал – безмерно,
Всегда, – и с теми, кем я был любим.
И сам с собой, один. На берегу ли,
Или когда дождливые Гиады
Сквозь дымный ток ветров терзали море, –
Стал именем я славным, потому что,
Всегда с голодным сердцем путь держа,
Я знал и видел многое, – разведал
Людские города, правленья, нравы,
И разность стран, и самого себя
Среди племен, являвших мне почтенье,
Я радость боя пил средь равных мне,
На издававших звон равнинах Трои.
Я часть всего, что повстречал в пути.
Но пережитый опыт – только арка,
Через нее непройденное светит,
И край того нетронутого мира,
Чем дальше путь держу, тем дальше тает.
Как тупо-тускло медлить, знать конец,
В закале ржаветь, не сверкать в свершенье.
Как будто бы дышать – уж значит жить.
Брось жизнь на жизнь, все будет слишком мало.
И сколько мне моей осталось жизни?
Лишь краешек. Но каждый час спасен
От вечного молчания, и больше –
Весть нового приносит каждый час.
Копить еще какие-то три солнца, –
Презренно, – в кладовой хранить себя,
И этот дух седой, томимый жаждой,
Вслед знанью мчать падучею звездой
За крайней гранью мысли человека.
Здесь есть мой сын, родной мой Телемах,
Ему оставлю скипетр я и остров, –
Возлюбленный, способный к различенью,
Неторопливой мудростью сумеет
В народе угловатости сровнять
И привести к благому ровным всходом.
Он безупречен, средоточно-четок,
Обязанности общие блюдя
И в нежности ущерба не являя,
Богов домашних в меру он почтит,
Когда меня здесь более не будет.
Свое свершает он, а я мое.

Вот порт. На корабле надулся парус.
Замглилась ширь морей. Мои матросы,
Вы, что свершали, бились, размышляли
Со мною вместе, с резвостью встречая
И гром и солнце, – противопоставить
Всему умея вольное лицо, –
Мы стары, я и вы. Но в старых годах
Есть честь своя и свой достойный труд.
Смерть замыкает все. Но благородным
Деянием себя отметить можно
Перед концом, – свершением, пристойным
Тем людям, что вступали в бой с богами.
Мерцая, отступает свет от скал,
Укоротился долгий день, и всходит
Медлительно над водами луна.
Многоголосым гулом кличет бездна.
Плывем, друзья, пока не слишком поздно
Нам будет плыть, чтоб новый мир найти.
Отчалим и, в порядке строгом сидя,
Ударим по гремучим бороздам.
Мой умысел – к закату парус править,
За грань его, и, прежде чем умру,
Быть там, где тонут западные звезды.
Быть может, пропасть моря нас проглотит,
Быть может, к Островам дойдем Счастливым,
Увидим там великого Ахилла,
Которого мы знали. Многих нет,
Но многие доныне пребывают.
И нет в нас прежней силы давних дней,
Что колебала над землей и небо,
Но мы есть мы. Закал сердец бесстрашных,
Ослабленных и временем и роком,
Но сильных неослабленною волей
Искать, найти, дерзать, не уступать.

Семь веков английской поэзии. Англия. Шотландия. Ирландия. Уэльс. В 3 т. – Т. 2. – М.: Водолей Publishers, 2007. – С. 707-709.

Улисс
Перевод с английского Григория Кружкова

Что пользы, если я, никчемный царь
Бесплодных этих скал, под мирной кровлей
Старея рядом с вянущей женой,
Учу законам этот темный люд? –
Он ест и спит и ничему не внемлет.

Покой не для меня; я осушу
До капли чашу странствий; я всегда
Страдал и радовался полной мерой:
С друзьями – иль один; на берегу –
Иль там, где сквозь прорывы туч мерцали
Над пеной волн дождливые Гиады.
Бродяга ненасытный, повидал
Я многое: чужие города,
Края, обычаи, вождей премудрых,
И сам меж ними пировал с почетом,
И ведал упоенье в звоне битв
На гулких, ветреных равнинах Трои.

Я сам – лишь часть своих воспоминаний:
Но все, что я увидел и объял,
Лишь арка, за которой безграничный
Простор – даль, что все время отступает
Пред взором странника. К чему же медлить,
Ржаветь и стынуть в ножнах боязливых?
Как будто жизнь – дыханье, а не подвиг.
Мне было б мало целой груды жизней,
А предо мною – жалкие остатки
Одной; но каждый миг, что вырываю
У вечного безмолвья, принесет
Мне новое. Позор и стыд – беречься,
Жалеть себя и ждать за годом год,
Когда душа изныла от желанья
Умчать вслед за падучею звездой
Туда, за грань изведанного мира!

Вот Телемах, возлюбленный мой сын,
Ему во власть я оставляю царство;
Он терпелив и кроток; он сумеет
С разумной осторожностью смягчить
Бесплодье грубых душ и постепенно
Взрастить в них семена добра и пользы.
Незаменим средь будничных забот,
Отзывчив сердцем, знает он, как должно
Чтить без меня домашние святыни:
Он выполнит свое, а я – свое.

Передо мной – корабль. Трепещет парус.
Морская даль темна. Мои матросы,
Товарищи трудов, надежд и дум,
Привыкшие встречать веселым взором
Грозу и солнце, – вольные сердца!
Вы постарели, как и я. Ну что ж;
У старости есть собственная доблесть.
Смерть обрывает все; но пред концом
Еще возможно кое-что свершить,
Достойное сражавшихся с богами.

Вон замерцали огоньки по скалам;
Смеркается; восходит месяц; бездна
Вокруг шумит и стонет. О друзья,
Еще не поздно открывать миры, –
Вперед! Ударьте веслами с размаху
По звучным волнам. Ибо цель моя –
Плыть на закат, туда, где тонут звезды
В пучине Запада. И мы, быть может,
В пучину канем – или доплывем
До Островов Блаженных и увидим
Великого Ахилла (меж других
Знакомцев наших). Нет, не все ушло.
Пусть мы не те богатыри, что встарь
Притягивали землю к небесам,
Мы – это мы; пусть время и судьба
Нас подточили, но закал все тот же,
И тот же в сердце мужественный пыл –
Дерзать, искать, найти и не сдаваться!

Сб. «Стихотворения», 1842

Улисс (Одиссей) – царь Итаки, участник Троянской войны; муж Пенелопы, отец Телемаха , проведший двадцать лет в странствиях. Непосредственным источником стихотворения послужила «Божественная комедия» Данте (Ад, Песнь XXVI, ст. 90 и далее); ср. начало стихотворения со строками Данте: «Ни нежность к сыну, ни перед отцом / Священный страх, ни долг любви спокойный, / Близ Пенелопы с радостным челом / не возмогли смирить мой голод знойный / Изведать мира дольний кругозор / И всё, чем дурны люди и достойны. / И я в морской отважился простор…» (94-100, пер. М. Лозинского). Любопытно, что в поэме Данте легендарному страннику Улиссу отведено место в восьмом кругу Ада; он приговорен как лукавый советчик.
Гиады – семь звезд в созвездии Тельца, образующие его «рога»; в античной мифологии – семь дочерей Атланта и океаниды Эфры, взятые Зевсом на небо и превращенные в созвездие. С их восхождением начиналось дождливое время года. Формулировка Теннисона «дождливые Гиады» перекликается со строкой из «Энеиды» Вергилия: «pluviasque Hyadas» (i. 744) (в русском переводе: «Влажных созвездье Гиад…», пер. С. Ошерова)» (Г. М. КРУЖКОВ, с. 374).

Теннисон А. Волшебница Шалотт и другие стихотворения, 2007. – С. 67-71.

Одно из лучших стихотворений Теннисона , которое в России известно лишь по последней строчке:(
Эта строка была девизом героя известного романа Вениамина Каверина "Два капитана ":
Бороться и искать, найти и не сдаваться (в оригинале: To strive, to seek, to find, and not to yield ).

Альфред Теннисон
[перевод Г. Кружкова ]

УЛИСС
(ULYSSES )

Что пользы, если я, никчёмный царь
Бесплодных этих скал, под мирной кровлей
Старея рядом с вянущей женой,
Учу законам этот тёмный люд? -
Он ест и спит и ничему не внемлет.
Покой не для меня; я осушу
До капли чашу странствий; я всегда
Страдал и радовался полной мерой:
С друзьями - иль один; на берегу -
Иль там, где сквозь прорывы туч мерцали
Над пеной волн дождливые Гиады.
Бродяга ненасытный, повидал
Я многое: чужие города,
Края, обычаи, вождей премудрых,
И сам меж ними пировал с почётом,
И ведал упоенье в звоне битв
На гулких, ветреных равнинах Трои.

Я сам - лишь часть своих воспоминаний:
Но всё, что я увидел и объял,
Лишь арка, за которой безграничный
Простор - даль, что всё время отступает
Пред взором странника. К чему же медлить,
Ржаветь и стынуть в ножнах боязливых?
Как будто жизнь - дыханье, а не подвиг.
Мне было б мало целой груды жизней,
А предо мною - жалкие остатки
Одной; но каждый миг, что вырываю
У вечного безмолвья, принесёт
Мне новое. Позор и стыд - беречься,
Жалеть себя и ждать за годом год,
Когда душа изныла от желанья
Умчать вслед за падучею звездой
Туда, за грань изведанного мира!
Вот Телемах, возлюбленный мой сын.
Ему во власть я оставляю царство;
Он терпелив и кроток, он сумеет
С разумной осторожностью смягчить
Бесплодье грубых душ и постепенно
Взрастить в них семена добра и пользы.
Незаменим средь будничных забот,
Отзывчив сердцем, знает он, как должно
Чтить без меня домашние святыни:
Он выполнит своё, а я - своё.

Передо мной - корабль. Трепещет парус.
Морская даль темна. Мои матросы,
Товарищи трудов, надежд и дум,
Привыкшие встречать весёлым взором
Грозу и солнце - вольные сердца!
Вы постарели, как и я. Ну что ж;
У старости есть собственная доблесть.
Смерть обрывает всё; но пред концом
Ещё возможно кое-что свершить,
Достойное сражавшихся с богами.

Вон замерцали огоньки по скалам;
Смеркается, восходит месяц; бездна
Вокруг шумит и стонет. О друзья,
Ещё не поздно открывать миры, -
Вперёд! Ударьте вёслами с размаху
По звучным волнам. Ибо цель моя -
Плыть на закат, туда, где тонут звёзды
В пучине Запада. И мы, быть может,
В пучину канем - или доплывём
До Островов Блаженных и увидим
Великого Ахилла (меж других
Знакомцев наших). Нет, не всё ушло.
Пусть мы не те богатыри, что встарь
Притягивали землю к небесам.
Мы - это мы; пусть время и судьба
Нас подточили, но закал всё тот же.
И тот же в сердце мужественный пыл -
Дерзать, искать, найти и не сдаваться!

P.S. Мне попадался в сети перевод этого стихотворения, но текст перевода был неполным, к тому же неокончательным вариантом перевода "Улисса ". Данный вариант перевода взят из книги: Григорий Кружков "Избранные переводы. В 2-х томах ". Т. 1 - М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2009.

Хотя заключительная строка этого перевода отличается от "канонического" девиза "Двух капитанов ", но данный вариант перевода "Улисса " мне понравился больше, чем предыдущий.

Нет толку в том, чтобы, король без дела,

У очага, затёртого средь скал,

С женой-старухой, я бы раздавал

Законы строгие средь этих дикарей,

Что спят, едят, пасут, не ведая меня.

Не стану отдыха искать от странствий; допью

Жизнь до конца; все что со мною было - было полным,

Страдал ли - сильно, радовался - сильно, один

И с теми, кто меня любил; на берегу

И в море, когда сквозь волны пенные Аид

В нас ливнем метил; я превратился в имя;

Скиталец вечный с жадною душой

Я много видел, много мне знакомо;

Людские грады, климаты, манеры,

Советы, государства, да и сам я

Почётом был отмечен среди них;

Я выпил радость битвы средь друзей

Далёко на равнинах звонких Трои.

Я частью стал всего, что мне встречалось;

Но встреча каждая - лишь арка; сквозь неё

Просвечивает незнакомй путь, чей горизонт

Отодвигается и тает в бесконечность.

Как скучно было бы остановиться,

Ржавея в ножнах не блестеть при деле!

Как будто жизнь - в дыханьи! Жизнь за жизнью -

Всё было б мало; мне ж и от одной

Осталось уж немного; но час каждый

Спасённый от молчания векового

Приносит новое; и было подло

Почти три лета хоронить себя

И серый дух, что так горит желаньем

За знаньем следовать, как за звездой упавшей,

Перешагнув пределы нашей мысли.

А вот и сын мой, добрый Телемах,

Кому оставлю скипетр и остров -

Он, мной любимый, завершить стремится

Работу эту, медленным терпеньем

Смягчить людей суровых, постепенно

К полезному труду их приручая.

Он безупречно исполняет долг

Общественный; могу я положиться

На нежную заботу и почёт,

Которыми богов он окружит

Домашних, когда я уйду отсюда.

Ему - своя работа, мне - моя.

А вот и порт; раздуло судно парус;

Лежат во мраке тёмные моря.

Матросы, трудились вы и мыслили со мной,

Вы с равной радостью приветствовали гром

И солнце яркое, на встречу выставляя

Свободные сердца - и вы и я стары;

У старости остались честь и долг.

Смерть скроет всё; но до конца успеем

Мы подвиг благородный совершить,

Людей, с богами бившихся, достойный.

На скалах понемногу меркнет отблеск; день

Глубины стонут. В путь, друзья,

Еще не поздно новый мир искать.

Садитесь и отталкивайтесь смело

От волн бушующих; цель - на закат

На западе, покуда не умру.

Быть может, нас течения утопят;

Быть может, доплывём до Островов

Счастливых, где вновь встретим Ахиллеса.

Уходит многое, но многое пребудет;

Хоть нет у нас той силы, что играла

В былые дни и небом и землею,

Собой остались мы; сердца героев

Изношенны годами и судьбой,

Но воля непреклонно нас зовет

Бороться и искать, найти и не сдаваться.

Немного пользы в том, что, царь досужий,
У очага, среди бесплодных скал,
Я раздаю, близ вянущей супруги,
Неполные законы этим диким,
Что копят, спят, едят, меня не зная.
Мне отдых от скитаний, нет, не отдых,
Я жизнь мою хочу испить до дна.
Я наслаждался, я страдал - безмерно,
Всегда, - и с теми, кем я был любим.
И сам с собой, один. На берегу ли,
Или когда дождливые Гиады
Сквозь дымный ток ветров терзали море, -
Стал именем я славным, потому что,
Всегда с голодным сердцем путь держа,
Я знал и видел многое, - разведал
Людские города, правленья, нравы,
И разность стран, и самого себя
Среди племен, являвших мне почтенье,
Я радость боя пил средь равных мне,
На издававших звон равнинах Трои.
Я часть всего, что повстречал в пути.
Но пережитый опыт - только арка,
Через нее непройденное светит,
И край того нетронутого мира,
Чем дальше путь держу, тем дальше тает.
Как тупо-тускло медлить, знать конец,
В закале ржаветь, не сверкать в свершенье.
Как будто бы дышать - уж значит жить.
Брось жизнь на жизнь, все будет слишком мало.
И сколько мне моей осталось жизни?
Лишь краешек. Но каждый час спасен
От вечного молчания, и больше -
Весть нового приносит каждый час.
Копить еще какие-то три солнца, -
Презренно, - в кладовой хранить себя,
И этот дух седой, томимый жаждой,
Вслед знанью мчать падучею звездой
За крайней гранью мысли человека.
Здесь есть мой сын, родной мой Телемах,
Ему оставлю скипетр я и остров, -
Возлюбленный, способный к различенью,
Неторопливой мудростью сумеет
В народе угловатости сровнять
И привести к благому ровным всходом.
Он безупречен, средоточно-четок,
Обязанности общие блюдя
И в нежности ущерба не являя,
Богов домашних в меру он почтит,
Когда меня здесь более не будет.
Свое свершает он, а я мое.
Вот порт. На корабле надулся парус.
Замглилась ширь морей. Мои матросы,
Вы, что свершали, бились, размышляли
Со мною вместе, с резвостью встречая
И гром и солнце, - противопоставить
Всему умея вольное лицо, -
Мы стары, я и вы. Но в старых годах
Есть честь своя и свой достойный труд.
Смерть замыкает все. Но благородным
Деянием себя отметить можно
Перед концом, - свершением, пристойным
Тем людям, что вступали в бой с богами.
Мерцая, отступает свет от скал,
Укоротился долгий день, и всходит
Медлительно над водами луна.
Многоголосым гулом кличет бездна.
Плывем, друзья, пока не слишком поздно
Нам будет плыть, чтоб новый мир найти.
Отчалим и, в порядке строгом сидя,
Ударим по гремучим бороздам.
Мой умысел - к закату парус править,
За грань его, и, прежде чем умру,
Быть там, где тонут западные звезды.
Быть может, пропасть моря нас проглотит,
Быть может, к Островам дойдем Счастливым,
Увидим там великого Ахилла,
Которого мы знали. Многих нет,
Но многие доныне пребывают.
И нет в нас прежней силы давних дней,
Что колебала над землей и небо,
Но мы есть мы. Закал сердец бесстрашных,
Ослабленных и временем и роком,
Но сильных неослабленною волей
Искать, найти, дерзать, не уступать.

УЛИСС. Альфред Теннисон
Перевод Алексея Квятковского
Группа вКонтакте https://vk.com/club52807207

Нет толку в том, что царь и сын царей,
У очага безмолвного,

Мне незачем от странствий отдыхать;
Я кубок жизни выпью без остатка.
Всегда готов был веселиться и страдать
Сполна…
С друзьями,
Иль один, украдкой,
На берегу морском,
иль у руля,
Летящего, к мерцающим Гиадам,
Сквозь шторм и тьму, и ветер,
Корабля…
И лишь тогда я обретал себя.

Я видел многое:
Людские города

Великих воинов,
Но всюду и всегда

И жажду битв я утолил тогда,
На поле брани,
У хвастливой Трои.

Я - часть того, что видел и узнал,
И Знанье почитал великим благом.
Но весь мой опыт - только лишь портал,
И мир за ним все шире с каждым шагом.

К чему ж скучать, не ржавый я клинок,
Что в ножнах спит, а не горит в руках,
Как будто жизнь - лишь воздуха глоток;
И сотни жизней мало,
мне ж дана -
Всего одна…
И ей отмерен срок.

Но каждый час, что удалось отнять
У вечного безмолвья принесет
Мне что-то новое;
Позор беречь себя
И падать духом, ждать за годом год,
Томиться дерзкой, трепетной мечтой:
Презреть пределы познанного мира,
Умчавшись вслед за павшею звездой.

Возлюбленный мой сын, мой Телемах,
Ему оставлю скипетр и державу.
Он позаботится о диких пастухах,
Терпением кротким усмирит их нравы,
Научит процветанию и добру;
Ему, не мне, по силам этот труд.

Безукоризненный, он станет центром сферы
Всеобщих дел, и преуспеет в том,
Богов-хранителей он славить будет верно,
Он выдержит, и я уверен в нем,
Когда простившись, выйду за порог:
И он и я свой выполним урок.

На пристань! Мой корабль уже готов,
Наполнен ветром белоснежный парус,
Моих соратников – отважных моряков,
Со мной проведших молодость и старость,
Не напугает темный горизонт.
Им, бесшабашным, все давно едино:
Что солнце, что грозящий небосклон
И жизнь моя от них неотделима.

Мы постарели, вольные сердца,
Но в старости особенная честь:
Смерть скроет все, но мы не ждем конца,
Для нас деянья доблестные есть,
Достойные величественных дел,
Тех, кто Богам бессмертным
вызов бросить смел.

Огни костров мерцают среди скал;
День завершен: царят луна и звезды.
Под нами бездна, позади причал.
И новый мир искать еще не поздно.

Мы отплываем, весла бороздят
Волну морскую звучными гребками,
Пока мы живы путь наш на закат,
На запад, там, где звезды исчезают;
Да, может статься, нас пучина поглотит,
А, может, ждут нас солнечные дали -
Тот берег, где Ахилл великий спит
И те, кого мы все когда-то знали.

Хоть пережить нам довелось немало,
И нет той Силы, что в былые дни
Вздымала Землю, небеса свергала,
Мы – не титаны, мы – всего лишь мы.
Пусть источили нас и время, и судьба,
Пока мы есть, с мечтой нам не расстаться;
Стремленья наши – поиск и борьба…
Бороться и искать,
найти и не сдаваться.

Оригинальный текст:

I cannot rest from travel: I will drink
Life to the lees: All times I have enjoy"d
Greatly, have suffer"d greatly, both with those
That loved me, and alone, on shore, and when
Thro" scudding drifts the rainy Hyades
Vext the dim sea: I am become a name;
For always roaming with a hungry heart
Much have I seen and known; cities of men
And manners, climates, councils, governments,
Myself not least, but honour"d of them all;
And drunk delight of battle with my peers,
Far on the ringing plains of windy Troy.
I am a part of all that I have met;
Yet all experience is an arch wherethro"
Gleams that untravell"d world whose margin fades
For ever and forever when I move.
How dull it is to pause, to make an end,
To rust unburnish"d, not to shine in use!
As tho" to breathe were life! Life piled on life
Were all too little, and of one to me
Little remains: but every hour is saved
From that eternal silence, something more,
A bringer of new things; and vile it were
For some three suns to store and hoard myself,
And this gray spirit yearning in desire
To follow knowledge like a sinking star,
Beyond the utmost bound of human thought.
This is my son, mine own Telemachus,
To whom I leave the sceptre and the isle,--
Well-loved of me, discerning to fulfil
This labour, by slow prudence to make mild
A rugged people, and thro" soft degrees
Subdue them to the useful and the good.
Most blameless is he, centred in the sphere
Of common duties, decent not to fail
In offices of tenderness, and pay
Meet adoration to my household gods,
When I am gone. He works his work, I mine.
There lies the port; the vessel puffs her sail:
There gloom the dark, broad seas. My mariners,
Souls that have toil"d, and wrought, and thought with me--
That ever with a frolic welcome took
The thunder and the sunshine, and opposed
Free hearts, free foreheads--you and I are old;
Old age hath yet his honour and his toil;
Death closes all: but something ere the end,
Some work of noble note, may yet be done,
Not unbecoming men that strove with Gods.
The lights begin to twinkle from the rocks:
The long day wanes: the slow moon climbs: the deep
Moans round with many voices. Come, my friends,
"T is not too late to seek a newer world.
Push off, and sitting well in order smite
The sounding furrows; for my purpose holds
To sail beyond the sunset, and the baths
Of all the western stars, until I die.
It may be that the gulfs will wash us down:
It may be we shall touch the Happy Isles,
And see the great Achilles, whom we knew.
Tho" much is taken, much abides; and tho"
We are not now that strength which in old days
Moved earth and heaven, that which we are, we are;
One equal temper of heroic hearts,
Made weak by time and fate, but strong in will
To strive, to seek, to find, and not to yield

Рецензии

У очага безмолвного,
средь скал, навек бесплодных,
Вдвоем с женою медленно стареет,
Законам учит пастухов безродных,
Что спят, едят и ничему не верят.

IT LITTLE profits that an idle king,
By this still hearth, among these barren crags,
Match"d with an aged wife, I mete and dole
Unequal laws unto a savage race,
That hoard, and sleep, and feed, and know not me.

Мне кажется, что оригинальную ритмику этого монолога надо сохранить, и сразу дать понять, что речь от первого лица. Думаю, хорошо при переводе сначала определить основной смысл переводимого куска, обязательный для отображения, а затем – все остальное, конечно стараясь ближе к тексту (именно так, поэтапно, никто и не делает, - но это должно быть в результате). Но конкретно по написанному: конечно, я царь, но мне такая жизнь скучна, - домашний очаг меня не прельщает, общение только с женой (старой к тому же) – неинтересно, забота о «диких» подданных, которые живут для того, чтобы перерабатывать пищу, и не знают меня как человека (в отличие от моих спутников) – and know NOT me (большое значение придается) - не даст никаких положительных результатов: ничто не радует душу. Все это говорится красиво и значимо, в шекспировском стиле, но смысл выражен современно четко: в жизни надо иметь интересы и всегда к чему-то стремиться.
Нет толку в том, что царь и сын царей, - да «сын царей» - возможно оправдано для контраста с настроением, но мне не кажется, что обязательно (все вполне практично).
У очага безмолвного, (не совсем понятно «безмолвного» - написал бы «остывшего» - нет радостей семейной жизни; еще два слога)
средь скал, навек бесплодных, («навек» лишнее; дополнить строку).
Касательно ритма и рифмы (думаю, что она здесь не требуется вообще) – таково мое предпочтение в данном случае. К примеру:

Скиталец вечный с сердцем ненасытным,
Я видел многое:
Людские города
Людей, обычаи, царей с блестящей свитой,
Великих воинов,
Но всюду и всегда
Я сам был не последим из героев,
И жажду битв я утолил тогда,
На поле брани,
У хвастливой Трои.

Рифма только простит.

Но совершенно искренне: думаю, что каждый сам волен решать, что и как делать, и Ваш вариант интересен, читается хорошо, дает представление о характере и смысле произведения.
Успехов и удач!